Особенный трепет у властей вызывают наиболее острые темы – терроризм, наркотики, политические радикалы, сепаратизм, расизм. Эти темы, если и попадают на страницы русскоязычных постсоветских СМИ, то, по большей части, в интерпретации спецслужб. Кто-то, возможно, поспорил бы с этим утверждением, но несколько российских журналистов, вдохновленных идеей их коллеги Паши Никулина, решили создать печатный журнал – альманах, – в котором такие тексты стали бы нормой. Вернее, не просто нормой – только эти темы и освещаются на страницах moloko plus.

Пока, впрочем, вышел только один номер – о терроризме. В нем авторы журнала попытались разобраться: чем терроризм отличается от гражданской войны, почему люди становятся террористами, есть ли им оправдание? Авторы журнала, судя по всему, очень разочарованы, что у обывателей, читающих официальные медиа, сложились однозначные ответы на эти вопросы. В жизни все гораздо сложнее, уверенны соавторы moloko plus, российские журналисты Паша Никулин и Михаил Шубин. В интервью Vласти они вновь рассказали о своем праведном гневе. И поделились планами на ближайший номер.

Расскажите, когда и почему пришла идея и появилась концепция журнала? В чем она заключается?

Никулин: Концепция журнала появилась в процессе сбора денег. Я это все делать начинал один и очень слабо представлял, как делать журнал, сколько нужно денег и так далее. Я просто чувствовал некоторый творческий потенциал, для реализации которого мне не хватало единомышленников и средств. В процессе решения первой проблемы автоматически решилась вторая. Люди узнавали о краудфандинге, задавали вопросы, предлагали помощь. Таким образом уточнялась концепция издания и формировалась команда. Уже в феврале 2016 года собралась команда и была необходимая сумма денег. Мы вместе поняли, каким должен быть журнал.

Темы, которые вы освещаете (и планируете освещать), судя по всему, действительно игнорируют в российских СМИ. Когда это начало происходить? И, как вы думаете, почему? Как журналист, сталкивались ли вы с такого рода цензурой, самоцензурой, когда вам запрещали писать на определенные темы? Как объясняли (если такие ситуации были) запрет?

Никулин: Я не знаю, можно ли сказать, что российские СМИ игнорируют темы терроризма или наркотиков (названия первого и второго номеров журнала, соответственно), но в России четко прослеживается монополия государственной точки зрения на эти вопросы. Дело в том, что государство, на мой взгляд, чувствует себя неуютно, когда независимые оценки нарушают его стройное повествование. Терроризм, наркобизнес, политические радикалы — это слишком удобные враги государства, с которыми можно сражаться вечно и оправдывать этим противостоянием нарушение гражданских прав и свобод. Если подойти с должным усердием к освещению этих проблем в СМИ, то общество можно сколько угодно долго держать в напряжении. Конечно, никто не захочет, чтобы появился альтернативный взгляд на эти вопросы. С цензурой я сталкивался минимально, и всегда за этим следовал мой уход из СМИ. Так было в «Русской планете», например, где у меня из репортажа вырезали куски текста, чтобы не разгневать инвестора. Еще можно назвать цензурой запрет моего интервью с боевиком «Джабхат аль-Нусры» в The New Times, это уже государственная цензура (в мае этого года Роскомнадзор вынес предупреждение российскому журналу The New Times из-за публикации интервью Никулина с боевиком, воюющим в Сирии – V).

Были ли еще какие-то, кроме желания писать о важных темах, мотивы из-за которых вы создали журнал?

Никулин: Мне было невыносимо от мысли, что я всю жизнь проведу за переписыванием новостей Следственного комитета и походами на оппозиционные митинги и суды. Хроникой текущих событий заниматься, наверное, стоит, но меня интересует глобальная повестка, а не повестка отдельно взятой страны. Когда я это понял, у меня перед глазами было две возможности: первая — сделать вид, что с моей профессией все хорошо и продолжить ходить на ненавистную работу, рискуя в один из дней перестать узнавать себя в зеркале, или сделать журнал. Я выбрал делать журнал.

Шубин: Кто ​знает, что такое важные темы? Для каждого же они свои. Кому-то важны финансовые рынки и российская политика. Если говорить о первом номере, то мне было интересно разбираться и готовить подборку книг о том, почему и за что люди готовы умирать и убивать. Не ради денег, не ради близких, а за какие-то смыслы и идеи.

Кто, кроме вас, создавал журнал? Расскажите, пожалуйста, подробнее о процессе создания.

Никулин: Ну Миша, конечно. Еще моя подруга Юлиана Лизер — шеф-редактор журнала. Целый коллектив авторов и ребят, которые помогают нам вести паблик в «ВКонтакте» и заниматься другой важной работой: Захар, Тома Муллаходжаева, Яна, Женя Офицерова, Катя Летова. Дизайном и версткой у нас занята Алена Липатова. Лех Урбаняк отбирает фотографии, Ангара рисует. Еще есть приглашенные авторы и фотографы. Паша помогает с IT. Большой коллектив. Мы как группа Laibach, постоянного состава нет, все меняется от номера к номеру.

Почему вы выбрали форму альманаха? Читая другие ваши интервью, мне показалось, что дело пошло, ваши авторы увлечены работой. Не было ли идей сделать более частую периодичность? Раз в месяц, например?

Никулин: Мы выбрали форму альманаха, потому что пока не накопили достаточно капитала и опыта для того, чтобы реализовать другую модель.

Шубин: Тут все просто. Мы делаем журнал в отрыве от своей основной работы. По выходным или после рабочего дня. Если бы была возможность платить команде moloko plus зарплату, то тогда можно вести разговор о какой-то частой периодичности.

Почему важно рассказывать о тех темах, которые вы выбрали для альманаха?

Шубин: Мы живем во время всеобщей апатии и кризиса идей. Каждого заботит свой карман. Больше волнует открытие нового бара в центре города, выпуск нового айфона или мышиная возня политиканов. Все стало каким-то фальшивым. Не за что умирать. Хотелось, чтобы люди рефлексировали о том, для чего они живут и не закрывались от окружающего мира и его жизни, которая не укладывается в модель: работа — ипотека — пляжи Турции. Почему тех, кого раньше называли революционерами, сейчас стало так удобно называть террористами? Стоит ли легализовать рынок секс-услуг и перестать стигматизировать проституток? Что такое секты и кто это определяет, забывая о том, как развивались мировые религии? Важно задавать эти вопросы и говорить об этом.

Сейчас, если не ошибаюсь, вы работаете над номером, в котором авторы расскажут о проблеме наркотиков. Я понимаю (хотя и не согласен) почему власти не любят, когда тема терроризма освещается не по их шаблону, но что не так с наркотиками?

Никулин: Об этом будет много в нашем номере. Кстати, есть важный труд Нильса Кристи и Кеттиль Брууна. Он называется «Удобный враг». Я позволю себе процитировать: «Удобная общественная проблема — это та проблема, в процессе борьбы с которой за жертв никто не будет заступаться, агрессоры покрываются славой, а потери несут слабейшие и незащищенные слои общества, тогда как на жизнь большинства это никак не влияет. Идеальным противником была бы такая проблема, которую можно использовать в качестве объяснения других нежелательных явлений — проблемы молодежи, проблемы бедности и преступности. Это позволяет власти не особенно беспокоиться по поводу более опасных и актуальных общественных проблем, чем избранная мишень. Удобная мишень».

Шубин: С одной стороны, у государства, конечно, есть монополия на разрешенные наркотики. Другие же вещества оно запрещает. Ущемляет ли это свободу людей распоряжаться самостоятельно своей жизнью, разумом и телом — вопрос. Нам любят рассказывать о задержании крупной партии наркотиков на границе, ловле курьеров, но почему-то всегда молчат о том, какой бизнес и с какими гигантскими оборотами существует у них прямо под носом. Выгодно это им или же они бессильны? Ну и конечно же у нас не любят говорить о проблемах и предпочитают на них закрывать глаза. Создается ощущение, что если человек сел на инъекционные наркотики — то он уже живой труп для общества. Его выкидывают в Апофеты. Удобнее приковывать его наручниками или обращать в веру, чем попытаться разобраться что к чему. Заместительная терапия, инъекционные комнаты, чистые шприцы, реальные программы реабилитации — все-таки более действенные способы, как мне кажется, но для этого нужно говорить обо всем этом.

Кто ваша аудитория? Кто будет читать об этом?

Никулин: Паблик «ВКонтакте» читают люди всех возрастов, например, там почти тысяча человек старше 45 лет. Кто эти люди? Я их даже представить себе не могу. Когда была презентация в Москве, я ожидал увидеть панков, скинов и анархистов, но кроме них пришло много студентов и студенток, и каких-то цивилов. Спрашивал в магазинах, в которых продается наш альманах — там отвечали, что moloko покупают люди всех возрастов. Поэтому среднего портрета нашего читателя — нет.

Я понимаю, что, видимо, деньги в этом случае не главное, но все-таки: получается ли что-то на журнале заработать?

Шубин: С самого начала не стояло цели как-то на этом зарабатывать. Единственное, чего мы добивались — отбить деньги, потраченные на первый номер, чтобы на них напечатать второй. Это у нас получилось. Чтобы вы понимали, речь идет о сумме в сто с небольшим тысяч рублей. Авторы получили за тексты гонорары, иллюстраторы за дизайн, вот в общем-то и все. Ведение паблика, печать футболок, рассылка номеров, работа с магазинами и прочее — все это делается на добровольной основе. Ни о каком заработке даже и речи не идет.

Силовики как-нибудь давали о себе знать?

Никулин: Конкретно по поводу альманаха до нас не докапывались. А из-за моей работы проблемы были: один раз в редакцию Esquire (Никулин предлагал материал «Из Калуги с Джихадом» российской версии журнала – V) приходили фсбшники, которым, как я понимаю, позвонил главред и сказал, что я с террористами общаюсь. Эта история ничем не кончилась.

Казахстан как-нибудь фигурировал в журнале?

Никулин: Пока нет, но для нас географических рамок не существует.

В материале использованы фотографии Стаса Юрченко, Михаила Шубина и из паблика moloko plus в социальной сети «Вконтакте».