В одном из интервью ты говорил, что вы с отцом (Игорем Слудским, председателем Евразийского культурного альянса — V) были в Брюсселе, увидели инсталляцию художника Арне Куинза, и поняли, что хотите выставить что-то подобное в Алматы. А потом это вылилось в ARTBAT FEST. Вы пробовали работать с искусством до этой поездки или перед организацией фестиваля?

Нет, до этого мы ничего не пробовали. Мы относились к искусству только как зрители и потребители. Переломным моментом как раз и стало знакомство с инсталляциями Арне Куинза. Увидев его работы, мы захотели, чтобы что-то подобное появилось и в Алматы.

Нам очень понравилось, что музейный экспонат был перенесен в городскую среду. Из этого родилась идея создания фестиваля, в основе которого и были расставленные по городу инсталляции.

В этой идее нас поддержал известный казахстанский искусствовед Баян Барманкулова. Она поделилась с нами базой художников, я провел с ними множество встреч и в итоге мы начали работать над первым фестивалем 2010 года. Не было никаких договоров, я просто предложил им поставить на Арбат то, что стоит у них в мастерских. В первый раз все было организовано на категорически любительском уровне. Мы просто любили искусство и были мало обеспокоены деталями.

В 2010 году предшественников у вашего фестиваля еще не было, и опыт почерпнуть было не откуда. Вам тяжело было делать шаг в неизвестность?

Все было легко, как раз из-за отсутствия нужного опыта. Не было нынешнего груза ответственности. Тогда мы не ожидали, что фестиваль будет как-то дальше развиваться. Мне было 18, я улетал учиться в Нью-Йорк и у меня просто были свободные 4 месяца, которые я, ради кейса в портфолио, решил потратить на фестиваль.

Это сейчас мы подробно расписываем бюджет, определяем и распределяем локации, проводим большую предварительную работу с художниками. Огромную предварительную работу проводят и кураторы фестивалей: разрабатывают концепцию, продумывают ее значение, смысл, возможность влияния на общество и город, в соответствии с концепцией отбирают художников и их работы. Теперь мы знаем, что нельзя приехать и поставить что угодно и где угодно.

Кроме того, после первого фестиваля мы провели анкетирование, люди положительно отзывались о мероприятии, журналисты написали о нас материалы. Пришло полное осознание, что Алматы нуждается в таком публичном мероприятии.

Когда вы поняли, что это будет фестиваль, какую идею вы пытались вложить в основу?

Все было очень просто. Каждый европейский город есть за что любить — будь то Париж или Лондон. И это не только уникальная архитектура, но и множество других визуальных вещей — скульптур, инсталляций и прочего. В нашем городе немало художников, работы которых вполне могут интегрироваться в пространство Алматы. Мы попытались соединить потребность города в интересных визуальных решениях с банальным отсутствием музеев современного искусства. Фактически, мы пытались создать платформу для игры с контекстами, которые бы делали то или иное место в городе более интересным.

Искусство делает город привлекательным, и с экономической точки зрения, и с социальной. В постиндустриальной экономике, города должны конкурировать и отличаться от тысячи других, чтобы нормально развиваться. Это не пустые предположения, все они подтверждены множеством социологических исследований.

Уже после первого года ARTBAT FEST стал сотрудничать с акиматом. Как на протяжении всех фестивалей строились ваши с ним отношения?

Первые два года они поддерживали нас только инфраструктурно — предоставляли охрану, привозили стойки и т. д. После мы поняли, что фестиваль готов к дальнейшему развитию, для чего нам стал необходим определенный финансовый каркас. Отношения росли с масштабом фестиваля. Инициатива, конечно же, больше исходила с нашей стороны, но нас всегда слышали и шли нам на встречу, поскольку сотрудники акимата понимают, зачем мы это делаем. К примеру, одна из задач ARTBAT FEST — это улучшение имиджа нашего города. Нас многие начинают узнавать не только в Казахстане, но и за его пределами. К примеру, недавно я был в Санкт-Петербурге на фестивале MANIFESTA, и меня расспрашивали о фестивале совершенно незнакомые люди.

А как изменилось отношение бизнес структур к вам? Появились ли у вас серьезные инвестиционные предложения за это время?

Пока это достаточно сложный вопрос. Единственное, что стало лучше — мы привлекли внимание различных организаций, в том числе и иностранных. Но это все некоммерческие структуры. Еще помогают личные отношения. Ты прилетаешь к кому-нибудь, разговариваешь, и человек на свои деньги делает для нас проект. К примеру, сейчас я переписываюсь с одним португальцем, он хочет делать с нами программу культурного обмена. Людей из бизнеса мы пока мало интересуем.

А в чем проблема? Они же читают СМИ, видят большие потоки людей на фестивале и, наверняка, могут продавать что-то на нем. В крайнем случае, могут разместить рекламную инсталляцию на манер Уорхола.

Проблема в неочевидности. Ты приходишь к маркетологам, они хотят знать, какую аудиторию ты можешь им предложить. Но мы публичный ивент, и аудитория у нас разная, я не могу прописать один универсальный типаж. Это уже проблема для них, поскольку все они хотят бить в цель. И в качестве спонсоров я могу представить только крупные компании, которые исключительно ради имиджа напишут на какой-то из табличек — спонсировано таким-то банком или компанией.

За рубежом банки весьма активно спонсируют современное искусство. К примеру, Deutsche Bank постоянный спонсор Frieze art fair в Нью-Йорке и Лондоне. Для них современное искусство — это огромная коммуникация. У этого искусства в зрителях богатые люди — графы, банкиры, политики, художники, музыканты.

У нас вообще сложно сформировать рынок искусства?

Здесь работают старые добрые законы — либо быстро и дорого, либо медленно и дешево. Ты можешь решить этот вопрос в кратчайшие сроки, но нужны хорошие инвестиции. Если сейчас взять 5 миллионов долларов, можно этот рынок создать за два года. В Азербайджане так и сделали. Чиновники и бизнесмены поняли, куда все идет, влили в это большую сумму денег и среда появилась. Сейчас там кураторы, выставки, все пьют Ruinart и едят суши. Процент продаж не знаю, но можно посмотреть на Китай. 30 лет назад там вообще ничего не было. На последнем арт-шоу Art Basel в Гонконге распродалось все, не было ни одного некупленного лота.

Предыдущие фестивали стали неплохим подспорьем для нашего рынка. Сейчас у художников продолжается коммуникация с теми, кто приезжал на прошлые фестивали. По их количеству я вижу, что это перерастает во что-то качественно новое.

Не так давно в Esentai Mall открылось сразу три галереи. Как ты думаешь, могут ли в нынешних условиях торговые центры стать катализатором перемен в нашем искусстве?

И да, и нет. Сегодня это просто один из путей выхода на аудиторию — ее воспитание. Будущее нашего искусства зависит от определенных людей и их желания и возможностей вкладывать в него деньги и ресурсы. Это моделируемая вещь. Но, в целом, молл скорее поглотит искусство, а не станет его катализатором. Тем не менее, понятно, что у Казахстана, как рынка развивающегося модель выхода галерей в публичные торговые пространства может считаться решением проблемы.

Можно отменить все сложные схемы по созданию институции искусства и уйти в более динамичный формат — начать ездить на арт-ярмарки с работами наших художников. Сколотить здесь какую-нибудь коллекцию и выбивать бюджеты только на её транспортировку. Сейчас мы пытаемся поехать на Viennafair, взять наших художников и все это обойдется примерно в 160 тысяч долларов. Это сравнительно небольшие деньги.

Ты затронул момент с моральной готовностью людей приходить на культурные мероприятия. Получается, это стало более массовым явлением и у зрителей начало меняться отношение?

Мне нравится, что уже начинает формироваться какой-то костяк потребителей современного искусства. Это абсолютно разношерстная публика — ни мои знакомые, ни люди из арт-тусовки. Им лет по 16-19 лет, и учатся они, зачастую, в обычных государственных школах. Эти тинейджеры свежих взглядов, и видно, что познакомились с искусством они совершенно случайно. Я чувствую, что это становится им интересно, и сейчас они начинают что-то читать и смотреть.

На твой взгляд, когда кардинально изменится ситуация?

Все, на самом деле, зависит от наших художников. Они должны начать создавать что-то регулярно и не бояться быть на виду. Чтобы был не один ARTBAT FEST раз в год, а чтобы была Almatyfair, Almaty biennale, как в Венеции. Там нет ни одной свободной недели. Там масса культурных мероприятий.

Глядя на зарубежные выставки, особенно на негативные отклики из-за малого политического содержания на недавней Манифесте в Санкт-Петербурге, можно сделать вывод, что искусство активно политизируется. Как ты думаешь, можно ли утверждать, что отсутствие политической дискуссии в нашем искусстве и есть причина его непопулярности?

Это интересный вопрос. Я думаю, что можно. Хотя меня и настораживает это сочетание. Здесь есть тончайшая грань — делать художественный жест, бескорыстно выражая свою позицию и анализируя политический контекст, или же делать его с меркантильной целью. Из-за этого я не люблю Pussy Riot. Политика вещь довольно кричащая. О ней очень удобно и легко говорить с аудиторией, отклик всегда можно найти.

Хотя, с другой стороны, я не вижу и особого стремления к созданию этой дискуссии. В прошлом году у нас была одна инсталляция, и её авторы известны тем, что они дают людям возможность писать на ней все что угодно, и высказываться как угодно через приделанный к инсталляции рупор. И, на самом деле, лишь на первый взгляд кажется, что она может прочитаться как политизированный объект. Люди ничего такого не писали и не говорили. И я не думаю, что дело здесь в самоцензуре.

В этот раз вы привезли достаточно серьезного куратора на фестиваль. И с каждым годом уровень кураторов растет. Вы собираетесь стать крупной площадкой в Центральной Азии?

С нами действительно происходит что-то серьезное. О нас говорят в международной тусовке. Кристине (Штейнбрехер, куратор ARTBAT FEST 5 — V) именно так и узнала о нас. Уровень Кристины, как куратора, очень высок, и это довольно высокая планка для нас. Мы уже ищем куратора на следующий год, и чувствуем себя растерянными, поскольку нужно ставить планку повыше. Регрессируя расти невозможно.

Но, что важно, у нас расширились коммуникации. Еще 3-4 года назад все было непонятным, я мало кого из художников мог найти. А к нынешнему моменту я познакомился с огромным количеством людей. И большую часть я неплохо знаю, и теперь не боюсь нарваться на неприятности, когда приглашаю каких-то художников сюда. Хотя раньше такой опыт был.

Я хочу сказать, что база для Центрально Азиатского кластера готова, но все упирается в финансы. Раньше я бы точно сказал нет, потому что не было людей. Но теперь проблема одной из наших основных проблем являются не организационные, а финансовые вопросы.