Размышляла об этом на недавней премьере в театре Лермонтова – спектакле «Ужин с дураком». По задумке режиссера Дмитрия Скирты первый акт начинается с выхода главного героя в исполнении Виталия Багрянцева на сцену под музыку. Пьер Брошан, пританцовывая, спускает с себя брюки. Зал взрывается свистом и овациями.

Я не ханжа, и смутить меня видом актерского зада со сцены невозможно. Претензия здесь иного плана – зачем? Какую ценность имеет этот проход с раздеванием для формы и содержания спектакля? Пожалуй, не имеет никакой. Но зал почему-то радуется.

С абсолютным восторгом зритель аплодирует и на моменте, когда эпизодический персонаж признается, что спит с женой своего налогового инспектора. И даже хочется занудно повторить за чеховской «душечкой»: «Но разве публика понимает что? Ей нужен балаган!». Очевидно, что это тот случай, когда овациями зал отмечает не талант артиста, а сюжетный поворот. Впрочем, сложно ждать чего-то другого от публики, для части которой неожиданными твистами оказывается наполнен даже «Вишневый сад».

Аплодисменты – это способ выразить эмоции, причем даже не всегда типичные для такого жеста. В Алматы часто можно услышать, как зрители хлопают (кому?!), например, посреди фильма в кино. Или взять удивляющую экспатов привычку аплодировать пилоту, посадившему самолет. Или – мое самое любимое – овации журналистов после брифингов и пресс-конференций, вне зависимости от спикеров, будет это заслуженный артист или начальник криминальной полиции. Есть неприятное ощущение, что вот это все сильно снижает ценность настоящих, одобрительных, аплодисментов.

Еще более странным выражением эмоций стал смех. В кино и театре периодически публика смеется не потому, что ей весело, а потому что – дискомфортно. Тот, кто смотрел на большом экране при полном зале, например, «50 оттенков серого» сейчас прекрасно понимает, о чем речь. Зритель смеется, услышав мат. Увидев эротическую сцену. Смех маскирует, в первую очередь, неловкость от попадания в ситуацию, в которой человек не знает, как себя повести. Другой, конечно, вопрос, почему определенные вещи вызывают неловкость – то ли от узости кругозора, то ли от слабости воспитания.

Смех как основной двигатель культуры стал двигать культуру крайне сомнительного качества. И как-то сложно уложить в голове два ярких символа современного «классического» (хотя точнее - буржуазного) театра: с одной стороны, это гордо несущие сложные прически и собственную утонченность зрительницы, с другой – бессмысленный голый зад на сцене, над которой смеются и которой остервенело аплодируют руки с наманикюренными пальцами в перстнях. Причем, у самих зрителей не возникает противоречия, почему обнаженное человеческое туловище в прайм-тайм на ТНТ – это стыдоба и пошлость, а то же самое в том же контексте на театральной сцене – высокое искусство.

В основе чувства юмора и смеха как его следствия часто лежит способность обнаруживать парадоксы в окружающей действительности. И в этом смысле публика, смеющаяся над банальными историями в неинтересной трактовке, гораздо более забавна, чем объект, над которым она смеется. Однако странно вменять аудитории потребление некачественного культурного продукта в ситуации, когда качественного по большому счету-то и нет, и приходится «есть, что дают».

Последствия у ситуации могут быть своеобразные. Существует несколько научных или околонаучных исследований, которые доказывают, с одной стороны, что смех повышает иммунитет, а с другой – что хорошее чувство юмора является одним из механизмов эволюции. Поэтому если смеяться исключительно над низкопробными комедиями, жить можно хорошо, но недолго.