Мади: Что будем пить? Чай, кофе? Пиво?

Акмарал: Пиво я не люблю, и даже одну кружку выпить не могу – сразу голос садится. Одна бутылка пива равняется полной пачке сигарет. Когда говорят «прокуренный голос», это означает не прокуренный, а пропитый. Тем более, у меня занятия после интервью и маленький ребенок.

Мади: Насчет пива я пошутил. А где и кому ты преподаешь?

Акмарал: У меня есть офис в центре города. И там я веду частные курсы: преподаю индивидуально вокал и аранжировку. Учу даже ребят, которые с нуля хотят писать музыку. И тех, у кого есть желание поставить профессионально голос.

Мади: Ученики должны иметь хотя бы начальное музыкальное образование? И кто это, дети? Школьники?

Акмарал: Необязательно. Если есть хотя бы слух, какое-то музыкальное чутье, этого достаточно. Большинство моих учеников примерно нашего возраста - около 30. И я преподаю по методикам, которым меня научили в Musician Institute в Штатах, а также опираясь на свой личный опыт и багаж знаний классического образования: не просто заставляю учеников распевать упражнения, а потом петь песенки, а объясняю больше, какие процессы происходят во время пения, как возникает звук, и прочие вещи…

Мади: То есть, и физиологию, и физику процесса?

Акмарал: Да, именно.

Мади: Сколько ты потратила времени на образование в США?

Акмарал: Курс был шестимесячный, но я там пробыла дольше, поскольку записывала альбом («Аян», второй студийный альбом в рамках проекта Mergen – прим. редакции) и получала частные уроки по разным предметам, и потому же вокалу. Я жила в Лос-Анджелесе, в Голливуде, почти рядом с Kodak Theatre (концертный зал, в котором уже 13 лет проводятся церемонии вручения «Оскара» - прим. ред.).

Светлана: Не было желания там остаться?

Акмарал: Я жила не в том районе, чтобы мне захотелось там остаться. Это было сумасшедшее место. Вечером идешь и на тебя бородатые бомжи с силиконовыми грудями набрасываются.

Светлана: Бородатые мужчины с грудями?!!

Акмарал: Был такой случай. Иду себе вечером по голливудскому бульвару, и один из них нагло так: «Девчонка, дай кэш». А у меня нет мелочи наличными, только карточки. Отвечаю: простите, нету, только карточка. И он такой грязный, бородатый, брызжет слюной и говорит: «Тогда проведи своей картой вот так!!». Я: «Что провести?! Где?» - и он распахивает халат, при этом показывая жестом, что надо провести карточкой между его силиконовыми грудями...

Мади: Офигеть!

Светлана: Все же не было желания остаться в Америке?

Акмарал: Меня очень хотели оставить там, особенно после того как мой проект получил звание Outstanding Project. Но вы представляете себе: жить без любимых людей? Я не готова к этому. Я слишком привязана к своему дому, к маме. И мне было тяжело, когда я была выкинута в тот фриковый мир.

Мади: Но сейчас у тебя своя семья – можно переехать с мужем и ребенком...

Акмарал: Я хочу делать продолжение альбома «Qazaq Lounge», второе издание. И должна это делать здесь, на своей земле.

Мади: То, что ты патриот, нам известно. Но – такие возможности на западе! Тебя там в каком качестве хотели оставить?

Акмарал: Поскольку я имела еще консерваторский диплом, они предлагали мне работу преподавателя по аранжировке в школе, которую я окончила. А Барбара Коэн, которая пишет музыку для кино и была вокалисткой французской группы Air, - она хотела заняться моим альбомом «Аян», хотела сама лично перевести его на английский. Но вы представьте себе, как будет звучать та же песня «Балык» на английском? Это же сложно представить.

Мади: Вот ни я, ни Света сами толком языка не знаем и смысла песен не понимаем… Но вот я твой альбом «13» в свое время прослушал несколько раз. Как русскоязычные слушатели понимают твою музыку?

Акмарал: А они как раз-таки больше слушают, чем казахоязычные. И понимают, мне кажется, больше – на каком-то интуитивном, инстинктивном уровне.

И это при том, что я не укладываюсь в некоторые общепринятые рамки. Вы заметили же, что многие современные исполнители на постсоветском пространстве звучат совершенно одинаково? А это со времен СССР пошло, когда выбирались только тембрально богатые голосистые певцы, существовал эталон, как Магомаев. Но если у тебя голос писклявый или с хрипотцой, к примеру, то такие голоса даже не рассматривались как певческие. Влияние этого эталона существует и по сей день. Мой голос не такой тембрально-эталонный, как это было принято в те времена. Он немножко прямой и манера пения другая, и она сразу выделяется. Это непривычно казахскому уху, потому что мы все еще в той, советской, традиции. Такое исполнение звучит достаточно радикально для нас, но вполне привычно там, на западе.

Мади: Ну, отчего же: на любом тое во время беташара можно услышать на всякий лад дребезжащие голоса…

Акмарал: Это аутентичное. Народное пение не подвержено было этому советскому влиянию. Но и у них свои шаблоны….

Мади: Так почему эти разные культуры пения не смешиваются?

Акмарал: Ой, это и в головах наших людей тоже! Ты посмотри, какие разные люди у нас в городе! Зайдешь в автобус, это другой мир, а вот мы здесь сидим, это совсем другой мир, и так везде. Нет какого-то одного усредненного образа типичного казахстанца. Невозможно смешать такие ментальные разности, они просто сосуществуют параллельно. Поэтому даже не принято менять аутентичное звучание и исполнение народных песен у ортодоксальных казахов.

Мы вот, например, ходили советоваться по нашему альбому Qazaq Lounge, - как он звучит? - с Рамазаном Стамгазиевым. И он нас отругал: в одной песне, сказал, уберите вокал вообще, нельзя так! Нельзя ломать традицию, нельзя в попсе давать эти песни. Но у нас стояла как раз такая задача: мы хотели именно казахскую музыку сделать более доступной для урбанистов, для городских, современных жителей.

Мади: Есть у меня ощущение, что городским ребятам, которые могли бы понять такую музыку, она вообще не нужна.

Акмарал: Не соглашусь. Напротив, для меня это стало откровением. Потому что казахский лаундж мы делали как эксперимент. И теперь, спустя полтора года, я вижу что да, получилось. Идет какой-то толчок моды на Алма-Ату. На ее культуру. И где-то Qazaq Lounge был первой ласточкой, с этой винтажной обложкой, со своей ретроспективой. И сейчас появляются проекты, типа журнала Etage, такое обращение урбанистов, которые ушли далеко на запад, возращение к Алма-Ате, к родному, близкому.

Мади: Кстати, да. Вот даже если посмотреть на голосование на «Vласти», Света, в рамках вашей премии - там в «проекте года» и Etage, и Experimentarium, и Ctrl+S. Это все люди, которые получили западное образование, пожили в разных странах, и вот, обогащенные опытом, возвращаются в Алма-Ату и все это делают.

Светлана: Для меня удивительно, что у многих молодых людей все чаще мелькает мотив возвращения к Алма-Ате 60-х. И ведь это люди, которые в ней никогда не жили. Мне кажется, у нас у всех есть тоска по идеальной Алма-Ате. Я бабушке недавно об этом говорю, а она: да не было ничего такого, был небольшой серый город без освещения, такси и хорошего асфальта!

Мади: Я думаю, мифология об Алматы пошла с двух-трех улиц, типа Бродвея, и тогдашних прото-хипстеров.

Акмарал: И я думаю, это нужно городу. Это нужно для нашей самоидентификации. Лет пять назад была проблема: мы почти во всех областях нашей культуры полностью копировали чужое, Россия и запад был ориентиром, мы были как обезьянки. Но сегодня нам нужны свои герои, обращение к своим истокам. Но какие истоки?

Мади: На государственном уровне идеология приглашает вернуться туда, к батырам, ханам, биям!

Акмарал: Ну, так ведь это очень далеко. Алма-Ате, которая сейчас созревает, не хватает недавней истории – и казахской музыки. Ее нужно культивировать, ее надо уважать, чтобы не растоптать.

Мади: Вот тут мы переходим к очень интересному моменту. В одном из твоих интервью я увидел слово, которое в этом году произвело особый резонанс: «кощунство». Я хочу спросить тебя, как выпускницу консерватории, про вот этот момент с постером Курмангазы/Пушкин…

Акмарал: Как бывшая выпускница я сразу так отвечу: все-таки сама эта картинка не является оригиналом – это вариация работы Врубеля, - и кричать, что это искусство и надо уважать то, что мы придумали, это неправильно. Если бы это была оригинальная идея, я бы сказала: «да, в этом что-то есть».

Мади: Современная массовая культура в принципе вторична и бесконечно занимается самоповторами. В конце концов, ты сама работаешь с материалом, который написан во времена оны. Тут разговор о другом: формально это произведение искусства, нарисованная картинка. Вот ее судили и осудили. Ты сама считаешь нормальной историю, в которой консерватория, которая носит имя Курмангазы, вдруг оскорбляется и получает миллионы.

Акмарал: Конечно, это нонсенс! С судебной точки зрения – это нонсенс. На худой конец, в суд подать могли бы прямые потомки Курмангазы и Пушкина . Но я считаю, что у нас не то общество, в котором можно делать такие вещи. Почему, спрашивается, я ходила со своим казах лаунджем к Рамазану Стамгазиеву? Чтобы не сделать таких ошибок, несмотря на то, что мы сами неплохо разбираемся в казахской музыке. Взять песню «Кусни-Корлан» - ее часто поют в легкой аранжировке, с крутыми битами в R’n’B, - но этого нельзя делать, потому что у песни есть история. Умирал Естай, автор песни, и он попросил: дайте мне кольцо, которое подарила Корлан (Естай Беркимбаев был влюблен в Корлан, но ее отец не позволил им пожениться, - прим. редакции). И он пел и плакал, умирая. Оттуда родилась эта песня. И как из нее можно сделать легкую попсятину? Используя эту песню в своей работе над казах-лаунджем, я хотела показать ее истинную трагичность, не смотря на общий формат всего альбома.

Мади: Здесь существует определенное противоречие. Вот что является мерилом того, что можно в творчестве, а что нельзя?

Акмарал: Смотря в каком творчестве. Если это народное творчество, исторические имена, то важно быть максимально точными, особенно в интерпретации и трактовках народных песен. Вот у меня есть официальный отзыв Саиды Елемановой, это автор почти всех учебников по истории казахской музыки, профессор кафедры музыковедения КазНАИ, мама художницы Сауле Сулейменовой. Я спрашивала ее, получилось ли у меня, не испортила ли я музыку - и получить от нее позитивную оценку, что мы подали казахские народные песни в новых красках и совершенно не испортили их, - это хороший результат. Это то, что мы хотели сделать.

Мади: Я так тебя понял – если ты вступаешь на какую-то опасную почву, то ты должна советоваться с авторитетом в этой сфере?

Акмарал: Не только с авторитетом, но и с теми, кто знает как лучше.

Мади: Акмарал, но рекламный рынок-то может знать лучше, чем ребята из рекламного бизнеса? К кому им было идти за советом?

Акмарал: Я не могу сказать, что я против того, что они сделали. Не могу сказать и что я «за». Я говорю о том, что чего-то потрясающего в их работе я не увидела. Для меня это плагиат.

Я понимаю, что у ребят не хватило ума, чтобы обратиться к профессионалам, чтобы обговорить, какой будет резонанс. В случаях, когда задействованы исторические личности, нужно быть осторожными.

Мы с казах-лаунджем вот так и носились – советовались, прислушивались, пытались понять, если нам говорили что-то изменить. Стоит обращаться к профессионалам - хотя бы для того, чтобы не испортить что-то или кого-нибудь не обидеть.

Светлана: Разве это не держит искусство в определенных рамках? Многие корифеи изрядно зашорены, разве нет?

Акмарал: Мы не в таком обществе как в Америке, где можно говорить, что хочешь. Это Казахстан. Это страна, где до сих пор традиции очень сильны и они соблюдаются, иногда даже доходят до абсурда. Вот такой момент, наверное, существующий только у нас в Казахстане: женщины, которые не могут родить, доходят до того, что когда им какая-то бабка говорит, что надо идти на могилу святого и просить благословения, они идут – и ночуют там, и просят, но в итоге потом делают ЭКО. У нас люди очень суеверны, порой как будто живем в 18 веке. В большинстве своем общество очень ортодоксально в своих отношениях к традициям, к аруахам, к семи поколений предков и т.д. Все это существует и очень сильно. И в таком обществе сделать такой постер!? Мы не живем в Берлине, в Нью-Йорке. Надо немного было подумать о последствиях.

Мади: Вопрос в том, где мы хотим быть. Мы рвемся во всякие двадцатки, тридцатки самых развитых стран мира и с чем? С таким багажом? С тем, что ты как композитор не можешь позволить себе нарушить какой-то музыкальный канон, потому что боишься обидеть корифея.

Акмарал: Мы много чего разрушили, чего нам нельзя было делать. Нам вообще сказали заменить голос на инструмент, убрать вокал во всех треках.

Мади: Но ты же не убрала!

Акмарал: Это компромисс! И я понимала, что нельзя идти на поводу критикующих, и в то же время нельзя отрываться от реальности. Не надо забывать, где ты живешь. Я, как только увидела постер, сразу поняла что их засудят. Будет скандал. Я знаю, какие люди работают в тех же консерваториях. Какой это консервативный мир. Когда я там училась, нас учили очень бережно относиться к наследию великих композиторов. Нельзя было взять и поменять ноту. Казалось бы – даже просто песня, но нельзя.

Мади: Получается, что когда ты делала казах-лаундж, то ты преодолевала себя? Вот это образование консерваторское?

Акмарал: Преодоление - это моя жизнь. Я хотела делать необычную музыку. Скоро у меня выходит новый альбом, абсолютно новая работа по стилю для меня - микс классической музыки и арт-балета, с элементами электроники. Причем, это было сочинено 5 лет назад. Но тогда было рано. И даже сейчас для Алматы рано, наверное...

Светлана: Где вы берете деньги на такие проекты?

Акмарал: Первый альбом «Мерген» был сделан на мои собственные деньги. Я была студенткой и параллельно работала, писала рингтоны для мобильников. Поэтому я вдоль и поперек знаю нашу музыку. Я знаю все аккорды поп-песен, перевела на рингтоны всю нашу эстраду. Даже «Алию» Розы Рымбаевой. Тогда платили хорошо, потому что бизнес только начинался – но и быстро потух. Телефоны изменились. Это была очень хорошая школа. Вообще, это называется диктант. Ставится музыка - и ты ее полностью «снимаешь», нота в ноту. Это была школа как не надо делать музыку.

Светлана: Мне кажется, вы очень увлечены тенгрианством…

Акмарал: Нет, на самом деле это был этап. Меня просто интересует все казахское.

Светлана: Но вы можете сказать, что вы религиозный человек?

Акмарал: Наверное, нет. Я считаю, что религии придуманы для того, чтобы как-то систематизировать, определять, делить на хорошее и плохое, на белое и черное. Я верю во внутреннего бога, во внутренний свет человека.

Светлана: Но традиции соблюдаете?

Акмарал: Да, я родилась в очень традиционной семье и это сказывается на моей музыке. Плюс еще консерватория. Вот это можно, вот это нельзя. А если бы этого всего не было – семьи и консерватории, - я бы была вместе с этими ребятами, что рисовали постер.

Мади: Вообще, формально поводом для нашей встречи стал твой свежий клип, который ты презентовала в начале ноября. Ты для клипа выбрала песню, которая вышла 3 года назад. Почему именно ее?

Акмарал: Эта песня очень нравится Айнур Ниязовой, она ее и выбрала. Она актриса, которая в клипе снялась в главной роли. В общем, она и является автором идеи, но работа была все равно общая, большой вклад внес оператор-постановщик Кайрат Темиргали.

Мади: Мы, напомню, скверно владеем языком. Что за история в песне и клипе?

Акмарал: Название песни «Күзгі тамшылар» переводится «Осенние капли». Песня про переживания Мерген, где она сравнивает себя с холодной осенней каплей, которая капает дни и ночи напролет, так ее сердце тоскует по минувшим дням. Но все же она верит, погружаясь в нежность зари, что когда-нибудь настигнет свою красивую мечту.

Мади: Это гимн осенней депрессии?

Акмарал: Вот то, что ты говоришь «гимн» – это правильно. Весь альбом «Аян» - это единая концепция, история одной любви. О том, как девушка выпросила любовь у неба (Моншақ қар), и любовь приходит к ней (Айналдым). Любовь не взаимна с его стороны, она понимает, что он только играет ею, и вот в «Күзгі тамшылар» она пытается похоронить свои чувства, пока не поздно. И сразу же в следующей песне «Көбелек» она словно просыпается от жуткого сна, и понимает, что хочет домой, в отчий дом, к своим родным. И мы можем замечать трансформацию ее чувств в последующих песнях: она все же благодарит небеса за любовь (Тәнті болдым), а потом, в финальном треке «Кустар» – она отпускает эту несчастную любовь как птиц на волю. И вот так все заканчивается. (Альбом «Аян» можно прослушать здесь)

Мади: Подробнее про Qazaq Lounge расскажи нам. С чего все началось?

Акмарал: В 2009 году я выпустила альбом «13» и сразу же улетела учиться в Штаты. А когда вернулась, записав альбом «Аян», сначала устроилась на «Казахфильм», но позже меня пригласили работать в фонд WikiBilim, который тогда работал над Википедией на казахском языке. Для них я организовала студию, и все, что должно быть при ней. В общем, я делала все, что от меня требовалось, но в какой то момент мне стало очень скучно, потому что все проекты Wikibilim были не творческими. Я подошла к Рауану (Р. Кенжеханулы, руководитель проекта – прим. редакции) и сказала, что хочу сделать с ними такой проект, как казахский лаундж. Деньги нужны были большие, а фонд не заточен под такие проекты, но все же мне выделили небольшой бюджет на минимальную оплату музыкантов и композитора. Остальное все было на энтузиазме. Приходилось всем объяснять, что это экспериментальный проект, и люди шли работать за идею. Я посчитала, сколько будет стоить второй альбом, и сейчас ищу спонсоров. Люди, готовые работать есть, даже Батырхан Шукенов уже согласен подключиться.

Светлана: И сколько будет стоить проект?

Акмарал: Намного дешевле чем цена одного «лексуса», которых государство закупает в гаражи министерств и акиматов. Да и к тому же, я хочу разделить эту сумму между несколькими потенциальными спонсорами или инвесторами, чтобы в кризисные времена она не показалась им неподъемной.

Мади: Ты, мне кажется, недооцениваешь наших олигархов – одного толкового мецената хватило бы, чтобы ты спокойно реализовала свой проект. Но, кстати, о меценатах: представь себе, что ты поймала Золотую рыбку. И у тебя есть три желания. Что бы ты попросила? Или деньги на проект?

Акмарал: Хочу, чтобы экология была нормальная – мой ребенок здесь растет, и я хотела бы, чтобы он рос здоровым. Хочу, чтобы не было нищеты вокруг – нищета это ужасно… И… И чтобы не было невежества. Чтобы люди учились. Невежество - это страшная болезнь Казахстана. Почему люди харкают, плюются, бьют своих жен? Все от невежества.

Фото Айнур Оспановой

Редакция благодарит ресторан Cafe de Paris за помощь в организации интервью.