Лекция накануне Дня независимости прошла в стенах бывшего Дома правительства, где ныне располагается Казахстано-Британский технический университет. В преддверии долгих выходных, на лекции собралась небольшая аудитория, но приглашенный лектор из Караганды Екатерина Кузнецова была рада каждому:

«Я очень рада, что интерес к этому не иссякает здесь, в Алматы, поскольку в Караганде интерес этот угас. Не вспоминают, потому что жизнь настолько прекрасна, что омрачать ее такими воспоминаниями кажется не совсем корректно», – начала свою лекцию она.

По воспоминаниям исследователя истории Карлага, к середине 1950-х Караганда оставалась нищим и лагерным городом. Пассивное развитие и атмосфера безысходности продолжалась вплоть до середины 1960-х:

«Я живу в Караганде с 1955 года. «Золотое» времечко, когда это все происходило, я не застала, но и в 1955-м году это был совершенно лагерный город: кругом стояли вышки, кругом были зоны, они были огорожены высокими заборами, и стояли постовые с оружием. Утром людей туда везли на машинах – примитивных таких грузовичках. Они (лагерные заключенные – V) сидели рядами в бушлатах, шапках. Я по наивности своей, я училась тогда в школе, считала, что они сидят на скамейках. Оказывается, они сидели на корточках и должны были друг друга держать под руку, сцепившись под локоть. Если они захотят убежать, то они не смогут – из-за кровообращения, не смогут быстро встать и разбежаться. Такой я застала Караганду. Это совершенно был нищий город. Постепенно, после 1956 года город стал наполняться. Но даже в 1961 году, когда я начала работать? Караганда еще была городом лагерным», – рассказывает она.

«Люди эти сделали много и в сегодняшней Караганде след их чувствуется»

Официально Карагандинский исправительно-трудовой лагерь был создан в 1931 году, в том же году в центральный Казахстан пришли первое эшелоны с раскулаченными крестьянами:

«Эта категория несколько другая – их отвозили в определенные места жительства, там им давали территорию, которую они обживали. Именно заключенных стали привозить на станцию Караганда-Угольная. Как вспоминала Бобровская Лидия Александровна (она была председателем районного совета одного из районных советов Караганды, она оставила свои воспоминания), пришли эшелоны со священнослужителями: это были монахи, монашки, представители других конфессий».

Осужденные по 58-й статье Уголовного кодекса РСФСР – за контрреволюционную деятельность, после освобождения из лагерей подписывали документ о неразглашении на 25 лет. Многие из них от безысходности оставались жить на какое-то время в Караганде. Именно из политзаключенных – известных ученых, складывалась карагандинская интеллегенция:

«Вы не можете себе представить, эта подписка… Там столько возможных средств разглашений. В ней учтено все, только сна нет. Вот во сне видеть что-то можно. Естественно, они молчали. В Караганде интеллигенция складывалась с трудом, и она складывалась под влиянием людей, вышедших из лагеря. Это была настоящая интеллигенция, прошедшая все этапы «сталинской закалки» и она, так сказать, оставалась в Караганде вплоть до середины 60-х годов, потому что она не могла выехать из-за запрета на проживание в больших городах. Ну и, во-вторых, им некуда было ехать – они потеряли родственников, детей. Так складывалась Караганда. Страх – это основная составляющая обстановки этого города. Я видела этих людей, мои родители дружили с ними, они приходили к нам в дом. Когда моя мама спрашивала: «Откуда он?» или «Откуда она?», отец всегда отвечал: «Со сталинского курорта». Эти люди были чрезвычайно интересны, образованы, но расспрашивать их о том пути, который они прошли, было бы безумием. Они были нищими, не было одежды, ели скромно, жили скромнее скромного, это полная безвыходность. Но они никогда не просили милостыни, все зарабатывали своим трудом», – делилась своими воспоминаниями из детства Кузнецова.

Говорить о Карлаге и его заключенных стали много позднее – в период Перестройки. Первым был молодой журналист «Казахстанской правды» Виктор Дик из семьи депортированных поволжских немцев, написавший в 1988 году статью, посвященную лагерю:

«Вышла целая полоса. Конечно, это все было написано не по документам. Это было написано по рассказам, домыслам, слухам, но это было написано и это было опубликовано. Моментально газета «Индустриальная Караганда» полностью перепечатала этот материал. Сразу. Как бомба взорвалась. Мгновенно раскупили весь тираж, газету размножали и посылали во все города Советского Союза. Тогда пошли письма (от бывших заключенных лагеря – V): «Я сидела», «Я ищу своих родных» — они были молодыми, им было по 40-50 лет, но выглядели они как старики, нищие, без волос, плохо одетые, но еще дееспособные. Чистые, такие убежденные, партийные, патриотичные – не знали, что с этими письмами делать. Опубликовать опубликовали, как обычно бывает, а страх все-таки есть – письма ужасные. Поскольку я была заведующей отделом пропаганды, членом КПСС, решили мне передать эти письма. Когда я стала их читать…передо мной разверзлась бездна. Я поняла, что об этом надо говорить. Отправилась к редактору, сказала, что это нужно публиковать. Мы стали первой газетой и единственной на то время в Советском Союзе, которая начала это публиковать», – говорит Кузнецова.

Тогда же появилось и некое сопротивление. Дело в том, что многие руководящие партийные должности в Караганде и области занимали дети бывших надзорных, работников и руководителей Карлага. Люди по другую сторону решетки в то время были относительно молоды, долгие годы жили спокойной размеренной жизнью, были уважаемыми в обществе коммунистами. Столкнувшись с этим, ответственная за идеологию и пропаганду областной газеты Кузнецова отправилась поговорить с бывшими надзорными:

«Я поехала в Долинку – это столица Карлага. Они (бывшие сотрудники занимали – V) очень даже приличные должности: один был председателем Госсовета, другой был председателем Совета ветеранов и так далее. Далеко не все шли на контакт, но я с упорством объясняла, убеждала их. Конечно, они не говорили всего, но они говорили многое и за это им спасибо. В Долинке жил Баринов – начальник АЛЖИРа – Акмолинского лагеря жен изменников родины, отделения Карлага. Я поговорила с Бариновым. Это был сложный разговор, тяжелый, каждое слово нужно было добывать. Картина стала открываться, и картина была ужасной. Условия существования были очень тяжелые: плохое питание, длительный рабочий день. Но основное – унижение человеческого достоинства. Была задача – дать понять, что человек – никто», – поясняет она собравшимся, большая часть которых – молодые люди, – «Я видела, что многие из них понимали, что происходит и боялись, потому что у колючей проволоки две стороны: с одной стороны люди были несвободны физически, а с другой не были свободны во всех отношениях. В Долинке мне председатель совета ветеранов, фронтовик, прошедший войну и ставший после работником внутренней охраны, который ходил с ружьем и в красных погонах, сказал: «Думаете, мы не знали, каких людей мы водили? Мы знали. Но что мы могли изменить? Я даже своей жене не мог доверить своих сомнений». Лет 5 назад мне довелось познакомиться с заместителем начальника конвойной дивизии Карлага. Он дал мне понять, что он человек военный, но в пределах присяги он сказал мне, что внешний конвой был еще сильнее – в заключенного только за попытку выйти за установленные пределы стреляли на поражение. Меня удивило то, что прошло столько лет, он уже весь седой генерал, представительный человек, говорил мне: «Это были враги». А его, между прочим, наградили органом «Курмет», как ветерана. Потом я узнала, что в архивах МВД ни в одном документе не говорится о том, что они работали в системе НКВД и лагерей. Лагерь, конечно, оставил страшный след. Первое – это страх. Казахи вообще ничего не говорили до 93-го года: голод, аресты – ничего не говорили», – вспоминает исследователь.

Перед завершением лекции Екатерина Кузнецова показала отрывок из допроса бывшего сотрудника надзора – на архивном видео пожилой, полноватый мужчина с блеклыми глазами за стеклами очков, рассказывает о своей работе в исправительно-трудовом лагере. В своих воспоминаниях он говорит о том, что для содержащихся в лагерях были созданы хорошие условия: «они носили свою одежду, работали в больницах, работали в управлении». Вокруг него – карагандинцы, бывшие узники лагерей в Центральном Казахстане.

«Никакого переосмысления не происходило, – комментирует видео Кузнецова, – Да. Они были очень испуганы, они думали, что теперь их очередь. Но потом они успокоились, в 90-ые годы начался откат, в 91-ом году все стало не нужно, фильмы об этом стали не нужны. Они поняли – страна валится, значит, все это становится историей. И усилия, которые были приложены, оказались напрасными <…> Они ничего не осознали, и дети их ничего не осознали», – завершила свою лекцию Кузнецова.

Первым вопросом, который был задан ей из аудитории, был о том, стоялась ли историческая справедливость в отношении узников Карлага и что нужно было делать с бывшими надзирателями и руководителями лагерей:

«Я считаю, что не состоялась. Что они должны были говорить? Я полагаю, что они были испуганы, ждали возмездия, каждый из них думал: «Я исполнял приказ». Я спросила – видят ли они разницу между фашистскими концлагерями и советскими концлагерями? Они были возмущены, одна из надзирательниц женской части лагеря ответила: «У нас же печей не было!» Ими руководил только страх, но они ответственность на себя не брали», – с сожалением ответила она.

Екатерина Кузнецова привела в пример опыт Германии, когда бывших нацистов заставляли самостоятельно выкапывать братские могилы и перезахоронять останки с должными почестями:

«Если солдат не поймет преступности того приказа, который он выполнял, наш мир никогда не изменится, потому что самое главное – ответственность, которую человек может взять на себя <…> Если бы мы показывали гулаговские преступления не скрывая, не прячась, осудили это громко и вслух… Не надо наказывать и сажать, надо создать моральную установку неприятия», – заключила она.

Среди политзаключенных центральноказахстанских лагерей востоковед Лев Гумилев (Песчанлаг с весны по осень 1951 года), публицист Александр Солженицын (треть своего срока провел в Экибастузском отделении Песчанлага), ученый Александр Чижевский (Степлаг), генетик Николай Тимофеев-Ресовский (Самарское отделение Карлага) и тысячи других советских граждан. С полным списком можно ознакомиться на сайте, посвященном истории комплекса Карагандинского исправительно-трудового лагеря.