---

Директор группы оценки рисков, политолог (он, кстати, не любит такое «некорректное», но зато понятное всем обозначение) Досым Сатпаев вместе с женой Гаухар Сатпаевой, которая работает в коммуникационном отделе банка Kazkom занимаются тем, что принято называть гражданскими инициативами. В этом скомканном обороте кроется не измазанная рефлексиями жизненная сила, стремление улучшить пространство вокруг себя. Из всех форм протеста – эта, пожалуй, на данном этапе является самой эффективной.

Мы провели несколько часов в Государственном театре оперы и балета имени Абая (ГАТОБ) вместе с четой Сатпаевых и искусствоведом Валерией Ибраевой, рассматривая старые театральные афиши, эскизы и костюмы, в которых исполнялись самые блистательные партии. Теперь пьем чай. С тех пор, как мы в последний раз встречались в кафе с окнами в пол и говорили здесь с Досымом, прошло несколько месяцев. Тогда в большом интервью, наподобие тех, что часто критикуют за объемы наши поклонники, политолог рассказал, что собирается реализовать несколько проектов. Прошло не так много времени, а он уже выпустил книгу, профинансировал театральную постановку и теперь открывает небольшой театральный музей при ГАТОБ. Последние несколько месяцев они с женой проводили почти всё своё свободное время в маленьком служебном помещении театра – плотницкой. Здесь под пристальным надзором хозяина комнатушки (да, плотника) они перебирали всё, что не очень опрятно складировалось и осталось после большой реконструкци театра в конце прошлого века. На то чтобы найти и привести в порядок вещи, которые стали экспонатами, ушло почти полгода.

- Вот меня, знаешь, что возмутило? – повторяет свои тезисы из интервью Досым, - Новость о том, что открыли очередной торговый центр в Алматы или Астане. Торговые центры открываются каждый год, но не открываются театры, библиотеки, музеи. Ну, где это все? У меня есть негативное отношение к тому, что за счет целенаправленного культурного истощения Алматы, в Астане пытаются культурный слой нарастить. Не надо создавать один культурный центр за счет другого, надо создавать много центров. Алматы – это жемчужина в короне.

Начиналось все спонтанно, как любые идеи вне common sense – рассудочного или даже рационализаторского подхода в условиях кризиса, которые потом становятся чем-то реальным. Как бы это ни было страно или непонятно. У Гаухар были профессиональные контакты с театром, у Досыма в театре когда-то работала мама. Не это стало определяющим, но это послужило импульсом. Мир тонких связей – почти всегда нативный, хоть и сложно объясняемый.

- Мы с Досом, бывая в Европе, ходим в театры и музеи, и там почти при каждом театре, есть своя выставка или небольшой музей, где можно узнать об истории этого театра. Мы подумали – у нас столько своих звезд и имен, почему бы не оформить это все, как полагается. И понеслось. А потом сами удивлялись находкам. Вот, я находила какую-то непрезентабельную вещь в подвале, в плотницкой, а потом выяснялось, что это костюм «Спартака» в исполнении Рамазана Бапова или хитон, в котором здесь танцевала Галина Уланова, - рассказывает Гаухар.

Перед стартом Досым встретился с директором ГАТОБ «просто поговорить об истории»:

- Неожиданно я сказал: «А давайте вместе попробуем создать музей». Надо отдать должное руководству, они достаточно быстро согласились. Мне даже дали письмо от театра, в котором сказано, что театр поддерживает нашу инициативу и обращается ко всем, кому я обращусь, чтобы они тоже поддержали,- смеется он, - Мы решили, что начнем с костюмов. Но, как показывает практика, идея без финансирования – просто идея. Потратили некоторое время на представителей нашего бизнеса. Было... некоторое разочарование. Не все поняли. Слушали и говорили: «А зачем?» Я думал, что эта идея их заразит, многие из них - алматинцы.

- О. Я много занималась фандрайзингом, - включается в разговор Валерия Валентиновна Ибраева. И берёт многозначительную паузу. Из паузы понятно, что с пожертвованиями на культуру не всегда гладко. Словно в подтверждение она говорит, - Наши олигархи бы и хотели, может, что-то профинансировать, но не знают что. Это им не нравится, то они не понимают, был проект со скамейками и тот им не приглянулся.

- В том-то и дело, - говорит Досым, - я все время говорю о «культуре богатства». Наши вот выставки финансируют, кто-то даже собирался открывать музей современного искусства. Это хорошо. Но вот я был неприятно удивлен. Единственный, кто без разговоров поддержал - Маргулан Сейсембаев. Тот бюджет, который мы составили (кстати, небольшой) он сразу одобрил, это позволило нам приступить к работе.

На самом деле они скромничают. Изначально работа велась на их собственные с женой деньги. Помимо рамок, надо было почистить костюмы, отреставрировать и перекопировать афиши.

- Еще раз подчеркну, - говорит Досым, - без поддержки директора театра Аскара Бурибаева, без поддержки Маргулана Сейсембаева, без поддержки коллектива театра – костюмеров, обувщиков, бутафорщиков – там есть несколько человек, которые работают 25-30 лет — ничего бы не получилось.

Они вытаскивают афиши, а Валерия Валентиновна строго смотрит на меня и изящно записывает только специалистам понятные данные с эскизов костюмов и декораций, нарисованных разными художниками в разные десятилетия прошлого столетия: «Душа моя, это архивизация – важно понять, сколько здесь всего и что это из себя представляет... Только я тебя прошу, аккуратно тут». – «Валерьичка Валентиновна, Досым нашел еще один эскиз». – «Да, я нашел. Вот он, только здесь какое-то пятно, как вы думаете, если его ластиком потереть?» Валерия Валентиновна выразительно, почти театрально хватается за сердце, но эта некоторая аффектация жестов ей к лицу: «Досым! Один реставратор так смыл 2 миллиона долларов – стер подпись на шедевре».

Досым тоже выразительно изображает аккуратность, пристраивает эскиз на пианино в подсобном помещении, где Валерия делает замеры строительной «рулеткой». Мы перемещаемся к стенду, который прислонен к стулу.

- Это была первая декада казахского искусства в Москве, они возили туда «Кыз Жибек», и присутствовал сам Сталин, - показывает фотографии Досым, - в нашем театре тогда всё было вручную, пока декорации меняли между актами, оперные могли отдышаться. А в Москве всё было механизировано, и вот наш Курманбек Жандарбеков, который исполнял партию Бекежана в «Кыз Жибек», не успел отдохнуть и вышел на сцену. Он начал петь, почувствовал, что сорвет сейчас высокую ноту и, чтобы не оплошать, стал так зловеще смеяться в этом месте, благо, характер героя позволял. И когда он пришел за кулисы, начальство, которое тоже ездило в Москву, сказало: «Ты нас опозорил!».

А на следующий день все московские газеты вышли с хвалебными рецензиями, особенно тепло отзывались о трактовке Жандарбековым образа Бекежана - восторженные отзывы получил его зловещий смех. «Как хорошо казахстанский оперный певец уловил зловещую натуру Бекежана», - писали в газетах. Ну, и все, местное начальство тоже переменило свою оценку.

- А я читала отчет Жандарбекова, где он описывал свою встречу со Сталиным на банкете после «Кыз Жибек», - подхватывает Гаухар, - «Товарищ Сталин» написано «caps lock», на верхнем регистре, в общем. В отчете цветисто рассказывается, что чувствовал Жандарбеков, когда встретился взглядом с товарищем Сталиным - есть не мог, у него перехватило дыхание… В конце концов, он написал, что перед ним до сих пор стоят "по-отечески мудрые глаза" вождя.

На выставке, которая откроется, будет фотография, где казахстанскую делегацию встречает на вокзале родственница Антона Чехова, рассказывает Досым. Именно после этой декады в Алматы был направлен Александр Селезнев, который поставил здесь балетную школу. По-новому раскрылась казахская танцовщица Шара Жиенкулова (впоследствии - народная артистка КазССР). Её племянница, услышав про музей, связалась с Сатпаевыми, и подарила музею несколько фотографий:

- Следующая «казахская декада» в Москве была уже в 58-м году, племянница Жиенкуловой подарила нам фотографию со второй декады, они все там идут по Москве, в том числе и Мухтар Ауэзов.

- Они на этих фотографиях прям люди-люди, - говорит Гаухар, рассматривая стенд. Досым поясняет:

- Это - Роза Багланова, Шара Жиенкулова, Мухтар Ауэзов… А вот первая труппа, вначале был Казахский драматический театр, потом Казахский музыкальный театр, куда административным указом назначили Куляш и Канабека Байсеитовых, Жандарбекова и Шару Жиенкулову, ей сказали, что она будет балериной. Она спросила у Жандарбекова – ее супруга в будущем, кто такая «балерина». Она и не знала. Жиенкулова больше была исполнительницей народных танцев. Получается, что у истоков ГАТОБа стояли две семейные пары – Байсеитовых и Жандарбековых. Самая старая наша фотография 1928 года. Мы решили сделать стенд с фотографиями, где будут основатели театра, выставить костюмы и отдельно - афиши и эскизы.

Такая выставка будет проводиться впервые, курирует ее Валерия Ибраева, которая в свое время писала дипломную работу на эту тему:

- Мне это интересно, я когда-то занималась искусством сценографии, а потом мы как-то встретились с Гаухар, она сказала, что напоролась на две коробки с театральными эскизами, мне, конечно, стало безумно любопытно. Она стала называть имена… И сказала: «Какой-то еще Теляковский». А у меня в голове большой взрыв! «Какой-то там Теляковский!»

Валерия Ибраева рассказывает, что история казахстанской сценографии – художественного оформления спектакля – в нашей стране условно разделена на три сегмента: казахстанские художники, репрессированные и эвакуированные.

- Та небольшая выставка, которая будет, эти три волны и покажет. За каждым художником – большая история. Вот, например, Латифа Ходжикова и четверо ее сыновей, один из них – Кулахмет Ходжиков был главным художником Казахфильма, начинал в театре. Сегодня вы наблюдали, как я переписывала данные с его эскиза.

Валерия рассказывает, что «какой-то там Теляковский» - это Всеволод Теляковский, прямая линия большой театральной традиции, сын русского антрепренёра Владимира Теляковского, директора Императорских театров (Большого и Мариинского)

- Он был очень большим чиновником. Но ему не удалось спастись из революционной России. Сынишка его Всеволод с детства общался с Коровиным (Константин, художник - V), Головиным (Александр, художник, сценограф - V) – те люди, которых подхватил Сергей Дягилев (театральный, художественный деятель- V) и стал устраивать «Русские сезоны» в Париже. А Теляковский поехал в противоположную сторону, как мы выяснили – в Актюбинск. Мы сегодня смотрели его эскизы к «Лебединому озеру», там его адрес – улица Сталина, 51. Я так полагаю, он присылал, что-то типа, сегодняшним языком говоря, CV, чтобы пристроиться работать в театр. Несколько эскизов из «Пиковой дамы», они датированы уже 50-ми годами, видимо, он уже работал в театре, а потом уехал к себе в Санкт-Петербург, где и отошел в мир иной в 61-м году. Но это фигура такая… не локального плана. Совсем не локального, - рассказывает Ибраева.

Помимо Теляковского и Ходжиковых, на выставке афиш будут работы небезызвестной Гульфайрус Исмаиловой, которая в 70-х стала главным художником Казахского государственного театра оперы и балета им. Абая, ее творения Валерия Валентиновна величает «забавными» и «яркими».

Но, конечно, большие ожидания устроители выставки связывали с работами Сергея Калмыкова, последователя «фантастического экспрессионизма», самого, пожалуй, знаменитого из оцененных и каталогизированных художников Казахстана. Считается, что одна из ранних работ Калмыкова, вдохновила его учителя Петрова-Водкина на самую известную его картину «Купание красного коня». С Калмыковым связано много преданий и городских легенд. Родился он в Самарканде, потом его семья перебралась в Оренбург, учился в Москве и Санкт-Петербурге. В 1935 году по приглашению Музыкального театра Алма-Аты (будущего ГАТОБ) переехал в Казахстан. В театре он проработал до выхода на пенсию. Согласно разных версий, местоположение его могилы до сих пор не определено. На финишную черту своей жизни он вышел одиноким, психически не здоровым и голодным. Настоящий художник, он слыл городским сумасшедшим, провоцировал горожан авангардизмом не только в работах, но и во внешнем виде – носил расхристанные колором вещи, а порой уединялся и не выходил на улицу вовсе. Большая часть его работ после смерти передана в музей имени Кастеева и Центральный архив и большая же изучена. До последнего времени создатели театрального музея, никакого Калмыкова не изыскали. Однако за несколько дней до окончания «развески» афиш, Валерия Валентиновна телеграфировала – Досым нашел:

- Нет, это не утраченная «Мона Лиза», конечно, Калмыков же работал в театре, естественно было ожидать, что где-то лежат его эскизы. Другое дело, что мы ожидали этого с самого начала и ожидания не подтвердились, пакет с надписью «Калмыков» оказался набит не Калмыковым, я не сильно переживала – потому что мы в профессиональных кругах давно пережили этот болезненный к нему интерес, но у простых людей он остался. Что и говорить – это один из самых знаменитых казахстанских художников. Досым полез в эту самую плотницкую, над которой мы смеемся, ковырялся в грязи, и таки нашел эскиз. Там не только в двух местах на обороте картинки написано «Калмыков», он завернут в пакет, на котором написано «Калмыков». Это эскиз к опере «Аида», небольшого размера, маслом на бумаге, материал – очень хрупкий , поэтому он поврежден — большое осыпавшееся пятно краски по центру. Печально, но это последствия хранения в плотницкой.

По словам искусствоведа, какую-то безоговорочно высокую художественную ценность разглядеть трудно, это рабочий материал, но «Калмыков узнается – быстрый, сумбурный мазок определяет его, эскиз оказался новой деталью к творчеству художника».

Зато Валерия Валентиновна говорит, что Теляковский – несомненная сенсация, масштабы которой может определить специальная комиссия. Есть еще работы Анатолия Петрицкого, украинского художника, обладателя двух сталинских премий, эвакуированного в Казахскую ССР во время войны.

«Думаю, реанимация состоится», - сдержанно резюмирует искусствовед.

Сейчас к открытию уже почти всё готово, отобраны афиши, фотографии, эскизы и костюмы. Последние красуются на манекенах. Тяжелые, добротной выделки ткани сохранили фактуру фрака «Ленского» и чапана «Абая», почти невесомая сеть «Спартака» тоже будет выставлена. Эти костюмы сшиты по меркам, снятым с легендарных артистов театра – от Рамазана Бапова до Ермека Серкебаева.

Женские наряды легче и ярче: пряжки - по лекалам музейных экспонатов, туфли со сбитыми искусством каблуками, тонкие пояса, летящие туники.

Манекены для костюмов заказаны в Самаре, в специальной студии, с которой работает Мариинский театр. Оформлять их помогали бутафорщики и костюмеры ГАТОБа, иногда это происходило совсем спонтанно, говорит Гаухар:

- В бутафорском цехе работает женщина Гульнара, мы когда одели манекены, понимали, что чего-то не хватает. И тут она мимоходом говорит: «Абаю – книгу, Алпамысу – камчу, Ленскому – трость». Я на нее посмотрела долгим взглядом... Это было неожиданно. Идея оказалась классной. У Абая появился Гёте в руках, это, кстати, книга моего папы. У Алпамыса – камча. Новый штрих и появилась какая-то завершенность. Другой случай. В театре работает скромная, хорошая женщина, уже больше 25 лет, возможно, в этом году она уйдет на пенсию, и нам очень повезло, что мы ее застали. Ирина Владимировна. Она рассказала нам историю о том, как в конце 90-х, когда в театре была реконструкция, из него КАМАЗами увозили вещи на хранение. Что-то случилось, то ли промокли, то ли вода потекла, и очень много старых афиш, фотографий, эскизов, имеющих художественую ценность, привезли в плачевном состоянии. Она раскладывала их на солнце, на асфальте у театра и сушила. У нее нет специального образования. Она так и сказала: «Я не имею отношения к искусству, я – строитель по образованию. Просто мне стало так жалко». Но она спасла всё, ну, или большую часть того, что мы выставляем.

- В то же время, замминистра культуры получил деньги на реконструкцию театра, обналичил их и исчез, - меланхолично резюмирует Ибраева.

- А сколько там было этих женщин, про которых мы не знаем, которые собирали все это, хранили. Афиши 30-х годов и позже. Колоссальный труд. И нужно отдать должное этим героям театра, благодаря которым мы музей и создаем, -добавляет Досым.

Они, столь сдержанные на оценку происходящего, вдруг начинают монолог на три голоса. Как-будто говорят одну мысль. По очереди.

- Вы знаете, я подумала, что обычно историю отслеживают через войны, а вот если попытаться воссоздать её через искусство? – смотрит на нас Валерия Валентиновна. - Это же не типично для постсоветского пространства – у нас все через войну. Как Россия зациклилась в своей Великой Победе, будто бы и никакой истории больше нет...

- Что мне больше всего импонирует в этом проекте, мы его делаем, как энтузиасты, которые создавали сам театр, - улыбается Гаухар, - сначала у них была простенькая студия, где они собирались и пели. Потом советом народного комиссариата студию преобразовали в музыкальный театр, потом в театр оперы и балета. И сейчас этот проект собирает вокруг себя много интересных людей, с кем-то мы знакомимся, с Валерией, например, мы давно знакомы, просто я знала, что она – искусствовед.

- А тут пригодилось? - смеется Валерия.

- Есть еще агентство Movators, есть такой Дима Щеголихин – внук писателя Щеголихина, - продолжает Гаухар, - Мы обратились к нему за дизайном, сказали, что заплатим позже – денег не было. Он ответил, что сделает бесплатно. Фотограф Виктор Харченко совершенно бесплатно оцифровал большую часть архива.

- Мне так надоело нытье, знаешь, - словно бы высказывает вслух додуманную про себя мысль Досым. – Да, все разваливается. Да, всё плохо. Но давайте что-то сделаем на локальном уровне. Неправильно рассчитывать на чиновников и деньги.

- Да вообще не надо надеяться на «много денег», уважаемые, они только развращают, - размешивает ложечкой в кружке Валерия.

- Казахстан спасут только частные инициативы, - говорит Досым, - Частные инициативы во всех сферах. Для нас это эксперимент – мы хотим показать: «Ребята, мы можем, если объединиться». Объединили руководство театра с частью бизнеса, волонтерами, группой единомышленников, объединились и сделали локальный проект. Мы не мним себя какими-то там монументальными создателями чего-то большого – это локальный проект, связанный с культурой. Но, по крайней мере, мы попытались сделать то, что может стать воодушевляющим моментом для остальных.

- Богатство страны – это никакая не нефть, это люди! – постучала ноготком Валерия у диктофона, - Люди. Те, которые начинали театр, те, которые хранили его архивы, те, которые сейчас их разбирают в плотницкой. Вот это богатство. Только почему-то всегда ценится дешево. Хотя сейчас нефть в цене упала. Так может теперь, люди в цене вырастут?